Когда я читаю что-либо историческое, я люблю быть до малейших подробностей верным действительности. Следуя этому принципу, я освоил обширный в свое время круг источников

Когда я читаю что-либо историческое, я люблю быть до малейших подробностей верным действительности. Следуя этому принципу, я освоил обширный в свое время круг источников. Назову самые главные: многотомный «Сборник сведений о кавказских горцах», «Двадцать пять лет на Кавказе» Арнольда Зиссермана ⁠ , «Воспоминания» Владимира Полторацкого ⁠ , «Плен у Шамиля» Евграфа Вердеревского ⁠ , «Император Николай Первый. Его жизнь и царствование» Николая Шильдера. Помимо прочего, я перечитал беллетристику николаевского времени — повести Александра Бестужева-Марлинского ⁠ «Аммалат-Бек» и «Мулла-Нур», которого раньше критиковали за обилие романтических клише. Всё это для меня было только началом, началом прохождения пути, который привёл меня к самому главному стереоскопическому изображению реального, к триумфу художественного метода, позволяющего автору с одинаковой глубиной описывать боевые столкновения и светские приёмы, солдат и вождей, русских и горцев, жизнь и смерть, я говорю о последней большой художественной вещи и в каком-то смысле завещании Толстого, о повести «Хаджи-Мурат».